Вениамин Лосин (1931)
На своей даче под Струнино (Владимирской области), откуда Вениамин Николаевич не торопится уезжать до самых холодов, он поведал нам о Москве довоенной и послевоенной, о японской "Репке" и русской охоте, а главное, - о Золотом веке российской иллюстрации. Приглашаем и Вас насладиться этой беседой.
Интервью с художником"Родился я в Москве в 1931 году. Жили мы с бабушкой и дедушкой на Арбате, в Староконюшенном переулке. Дом огромный, он когда-то весь деду принадлежал, ну, а после революции все поменялось. Была у деда потрясающая бронзовая скульптура рыцаря, копье в руке которой заканчивалось лампой, а я тайком вытаскивал у него рапиру из ножен и махал в воздухе! И патефон был с репродуктором и створками из цветного стекла, и шкаф с пластинками: тут тебе и художественный театр, и Качалов, и чеховская «Канитель», и цыганские песни. Вот было развлечение по тем временам! По соседству жила крестная и много друзей-ребятишек, с которыми мы на велосипедах гоняли. А какое было мороженое! Бывало, найдешь 15 копеек на мостовой – и купишь три мороженых с вафлями.
Рисовать я с детства любил. Все время рисовал, а дед и дядька поощряли: бумагу да карандаши подсовывали. Были у меня и соседи-художники – два брата. В 1941 г. их на фронт забрали, у обоих ногу оторвало, в плен попали, потом оба отсидели за это и пить стали… Возвращались порой из пивной, обнявшись: у одного левой нет ноги, у другого – правой, так и шли, - а рисовали прекрасно! И магазин был рядом изумительный - «Канцтовары»: там тебе и краски, и бумага всех сортов, и дешево все.
В Художественную школу я попал случайно. Мама на работе, отец тоже, взял я сестренку Татьяну подмышку (ей 3 года было) и пошел на выставку детского рисунка на Кузнецкий мост. Подходит ко мне на выставке гражданка и спрашивает: «А что ж ты так внимательно рассматриваешь? Наверное, сам рисуешь?» «Да,» - говорю. «А хорошо?» - «Прилично». Вот она мне и подсказала, что в Москву вернулась из эвакуации Художественная школа. Я пошел на конкурс, так и началась эта эпопея. Условия были нечеловеческие – помещение нам выделили при музыкальной школе в Малом Кисловском, буржуйку топили, теснились кое-как, ноо обстановка изумительная: с таким азартом и старанием работали! А ребята какие талантливые: Бабицын, Столяров, Гусев, братья Ткачевы, Котляров, Игорь Годин (так лошадей рисовал, как в русском искусстве редко кто рисовал!)…
А потом институт, живописный факультет. И в школе, и в институте я всегда стенгазеты рисовал. Вот и говорит мне Михаил Михайлович Черемных: «Нечего тебе тут делать, на живописном, переходи к нам на графику». А я отвечаю: «С чего началось искусство?» - «С графики. Во всех пещерах рисовали» - «Правильно, Михаил Михайлович, когда дикий человек был, он только графикой мог заниматься, а когда развитый стал, то живописью!» - «Ну, и балда же ты!» - ответил Михаил Михайлович. Вообще удивительно, сколько времени уделяли тогда преподаватели: и домой приглашали, и запретные книги показывали… Тогда ведь запрещенными были и Врубель, и «Бубновый валет». А заведующий библиотекой помогал редкие книги с гравюрами Доре достать.
Перешел я на графический факультет и попал в мастерскую книги под руководством Дехтерева. У нас самая большая мастерская была – 6 человек курс. А вот на станковой графике у Финогенова – всего двое. Если один не пришел – уже посещаемость 50%. Он говорил замечательные вещи: «Так все собрались? – Все. – Ну что ж, художники из вас вряд ли получатся, но рисовать пионера и пионерку в трех поворотах я вас научу, а это хлеб с маслом на всю жизнь». Дехтерев был главным художником Детгиза, а Суворов художественным редактором, так что переход в детскую книгу был процессом естественным. Дехтерев говорил «работать в Детгизе – это все равно, что петь в Большом театре» - очень почетно было. А я к тому времени уже печатался в Крокодиле и в Пресс-клише ТАСС по всему союзу. За первую книгу, помню, гонорар – 17 тысяч (а ведь по тем временам «Победа» стоила 16 тысяч, а Москвич – 9).
Так сложился мой путь в детскую книгу – Молодая гвардия, Мурзилка, Веселые картинки (в нескольких журналах не разрешали работать, так я там под псевдонимом Петя Петушков печатался). А еще Юный натуралист, Пионерская правда, Пионер. По всему союзу рисовал: Молдавия, Фрунзе, Архангельск, Прибалтика. С 1980х стал печататься в Аргентине и Японии. Уж очень они нашу «Репку» любят.
- Кого Вы считаете своими учителями?
По институту это конечно Дехтерёв Борис Александрович, Родионов, Маторин, очень любили Юрия Петровича Рейнера. Михаил Михайлович Черемных тоже много дал полезнейших советов, ну, и просто какой-то удивительный душевный человек.
Любимые художники: Бенуа, Добужинский, Серов, Рябушкин, Нестеров.
- В какой технике предпочитаете работать?
Я остановился на акварели, редко - гуашь. Темпера только в карельских этюдах – там ведь дожди все время, акварель смывается, а темперой можно в любую погоду. А вот первые свои книжки пером рисовал.
- Известно, что Вы увлекаетесь охотой и рыбалкой. Расскажете какие-нибудь охотничьи истории?
Действительно и в школе, и после школы ездили на охоту в Переяславль-Залесский каждый апрель месяц. А там замечательные огромные болота, болотная дичь, рябчики, тетерева и знакомый лесник, изумительный человек с очень туманным прошлым. Жил он в избушке в глухом лесу, а сапоги всегда начищены, брюки наглажены – не иначе царский белый офицер, вот и скрывался в лесу. Жили мы у него прямо на полу вповалку. К нашему приезду всегда или кабанчика или лося заваливали. Много лет к нему ездили, и много народу. А потом сыновья подросли, один сторожем на сталинской даче был, куда мы с дочерьми Аришей и Олей ездили. Раз приехали, и он первым делом самогон нам нагнал. Только закапало, тут шлагбаум запикал: министр приехал! Пришлось вылить 40-литровую бутыль в овраг, а через полчаса мужики из окрестных деревень потянулись - ветерком-то повеяло… Ну обошлось всё.
- С кем из художников Вас связывала дружба?
Друзья - это естественно Монин, Чижиков, Перцев, Иткин Толя, с ними в школе и в институте учились, а потом вместе работали, некоторые книжки вместе оформляли. Даже придумали псевдоним - Монин, Перцев, Чижиков, Лосин – ПЕРЛОМОН, если книжка западная, французская, например, а если русские сказки, то ЛОМОПЕР!
- Над чем сейчас работаете?
В работе 2 серии: "Сказочные птицы" и "Богатырки". А также продолжаю работать над "Снегурочкой".
- Кого из молодых художников выделяете? Есть ли у Вас ученики?
Учеников нет - рухнула сейчас детская книга. Те, кто в ней работает, плохо друг друга знают, выставки устраиваются редко… Знаменитое издательство «Малыш» с хорошим составом писателей и художников, в общем-то, прекратило существование. У «Московских учебников», которые выпускали книги для библиотек, тоже тяжелые времена - мал спрос на книгу, и книги жутко дороги. Книги «Детгиз» с большим количеством картинок, с привлечением хороших авторов и художников, если помните, 2-3 копейки стоили - меньше трамвайного билета. Любой отец и мать могли потратить 2-3 копейки на книжку, а это радость для ребёнка. Огромные тиражи, по 10 миллионов, расходились, потому что было дешево. И гонорары были хорошие у художников и писателей, и книжки выходили хорошие. Это был расцвет книжной иллюстрации: Лебедев, Курдов, Васнецов, Чарушин, вся ленинградская школа детской книги – величайшие были мастера, и тоже все друзья. В общем-то, в Ленинграде все и начиналось, а в Москве был филиал. Потом правительство решило, что негоже в Москве быть филиалу, и переименовало ленинградское отделение в филиал, а Маршак и Чуковский в Москву переехали.
- Есть ли надежда на переиздание Ваших книг?
В Японии переиздают русские сказки – каждый год «Репку» печатают, как букварь. Для них это было в диковинку. Сначала хотели, чтобы иллюстрировал японский художник, в итоге - и бабка в кимоно, и дед на катурнах. А слово «репка» и вовсе не нашли ни в одной энциклопедии: репа есть, а что такое репка – непонятно. Вот и нарисовали белую редьку. Принесли они эти рисунки в наше посольство, там им и сказали, что это все никуда не годится. Тогда японцы решили, что если немецкая сказка, то немецкий художник рисует, а если русская - то русский, и обратились ко мне в 1980м году. Заплатили за 6 картинок по 550 долларов, и причем платили одинаково за большие и за маленькие и за каждого персонажа отдельно. Говорят мне: 7 персонажей, - а я сижу, под столом пальцы загибаю, считаю, откуда семь? Дед, бабка, внучка, жучка, кошка, мышка… Я говорю: «А где ж седьмой?» - «Как? А Репка - главный персонаж!». Япония, Аргентина, Англия и другие страны заинтересованы, говорят: «У нас не осталось художников, которые вот так бы могли рисовать». А у нас сейчас увлечение легкой эстрадой, пропали опера, драматический театр, музыка классическая рухнула, вот и в рисовании то же: разные варианты дешевой мультипликации. «Зачем мне, - говорит издатель, - платить вам тысячу, когда вот тут у меня за 300 рублей нарисуют, а народу всё равно, они купят».
- Какую из книг считаете наиболее удавшейся?
Ту, которая выйдет. Я мечтаю сделать Снегурочку Островского. Не в пересказе, а самого Островского. А так, в общем-то, думаю, что «Цветик-семицветик», последний вариант Катаева, и «Репка». Сейчас проблема - надо реставрировать русские сказки: они изуродованы социалистической обработкой. В «Курочке Рябе», например, смысл изменен совершенно. В «Репке» тоже. Почему она у деда такая здоровая выросла? Что он, Мичурина изучал? Ничего подобного: он СЛОВО знал. Вот так все сказки обработками и изувечили. А японцы печатают старые варианты, по Афанасьеву, – в них смысл есть.
Нужен музей иллюстрации, хотя бы музей иллюстрации детской книги. Была бы помощь большая издателям, потому что они пришли в это дело, не зная ничего о книге, не зная художников. Если сделали музей фотографии, то уж музей иллюстрации - вещь нужнее и полезнее.
Записано со слов В.Н.Лосина 06.09.2011, Струнино, Владимирская область
Источник
