ДОМАШНЯЯ КЛАДОВКА ПАМЯТИ
Отснятые кадры для ребёнка подобны мозаике, скрепляющей движущуюся часть события. Это даёт возможность через некоторое время вспоминать не только видимую, но и невидимую канву смысла происходящего. Дети, родители которых регулярно фиксируют моменты роста ребёнка, намного уверенней и спокойней в общении. Они как-то объёмней и пышнее чувствуют свою семью.
А теперь главное. Дети, чьи родители фиксируют какие-то путействующие или важные события, обладают сокровищницей материала — домашним архивом, домашней кладовкой памяти, которая таит не банки с вареньем, хоть это и очень вкусно. Там лежат альбомы с витаминами памяти, витаминами укрепления малыша в будущем.
Когда-нибудь можно вытянуть этот альбом, лечь рядом, взять его под крыло и посмотреть те моменты, где всё было хорошо. Можно попросить рассказать, и рассказать самому, подметить какие-то детали, обратить внимание на то, что было не замечено в быстром темпе самого события. И поднять ещё прежние пласты кладовки памяти на совсем другой уровень. Если родители делают это очень тщательно, то появляется семейная археология детства всей семьи.
ГДЕ ЖИВЁТ ФОТОГРАФИЯ
Сразу встаёт вопрос: где тогда жить фотографии? Если раньше она жила и на стенах, и в альбомах, то с приходом моды на голые стены, и даже на голые полки, возникла странная ситуация. Особенно меня волнует тревожный синдром перехода фотографии в компьютер. Потому что это ещё раз отсекание диалога с теми, кто жил. Настоящее, проходящее одномоментно, не имеет смысла.
Фото в альбоме предполагает, так же как и книга, которую не только читают, но над которой раздумывают — позу калачиком и бубликом, призывает родительское крыло руки. Компьютер социален. Его поза сродни работающей, а не защищённой, отдыхающей или ещё какой-то уютной.
Я часто вижу, как дети водят пальчиком, как старики гладят рукой изображение любимого человека. Компьютер предполагает отдалённость, перенесённость в какую-то другую, застеклённую вселенную. Фото в компьютере — это человек, заключённый в какую-то совершенно не вечную (вечность предполагает плоскость изображения) экранную схему.
Компьютер позволяет сиюминутность изображения и некоторую небрежность отношения. Это как бы слишком вольное распоряжение образом близкого человека. Ты позвал изображение, оно появилось. Ты захотел — ты его выключил, и всё пропало. А фотография живёт вместе с тобой. И ты встаёшь, а она уже есть.
ТАЙНЫ СЕМЕЙНЫХ АЛЬБОМОВ
На самом деле фотографии, как грибы, живут множеством. Неповторимость изображённого, я имею в виду и антураж, и самого человека, может достигнуть высшей степени неповторимости благодаря тому фону, который создаётся тщательным образом.
Для фотографии, как и для дома, важны окна, откуда смотрят на нас лица. Несколько лет назад в Москве я видела выставку рамок, где каждая являла собой сложность той мягкой формы, что даёт дополнительный смысл фотографии. Если сейчас большинство рамок квадратные, то раньше они были овальные, как-то неповторимо изогнутые с пропуском корней, стеблей, бутонов. Деревянные, кожаные, каменные инкрустации. Хотелось бы подчеркнуть не богатство оформления, а значимость сфотографированного, старание, с которым было произведено убранство самого дорогого.
Итак, предлагаю несколько рецептов альбомов, которые доставили мне огромное счастье в подготовке дарения своей дочери.
Первый рецепт: альбом для постепенно растущего человека.
Это вписывание фотографии в дополнительные полусказочные события, узнаваемые ребёнком. Здесь можно красками, карандашами рисовать продолжение не вошедшего в кадр. Это бывает трогательно и забавно, но со всей серьёзностью даёт столь важную для ребёнка грань пребывания на территории сказки, в реальности жизни, в любви родителя, в двойной отражённости по отношению к себе.
Второй рецепт — полифония возрастов — для выросшего человека. В этом альбоме рядом с фотографией можно поместить рисунки, которые включают в себя лицо подросшего ребёнка. Бывает, что на поля просятся записи, строчки поэзии, которые вы потом прочтёте вместе.
Можно на последней странице сделать конверт-сундук, и туда сложить по убыванию фотографии от взрослого человека до маленького. Диапазон возрастов с включением творчества даёт расширенное видение роста ребёнка.
Вот такие рецепты домиков, в которых живут грибницы или сообщества фотографий...
ЖАНР ДЕТСКОЙ ФОТОГРАФИИ, ИЛИ ЧУДО ЗАПЕЧАТЛЕНИЯ
Интересно и мудро поступают родители, которые покупают ребёнку пусть самый простой, но фотоаппарат. Тот самый, который по непонятным мне соображениям называют «мыльницей». Простота его использования иногда предполагает (как каляки-маляки в рисовании) вдруг совершенно неожиданные результаты. Несколько детей моих бывших учеников, которым подарили желанное чудо запечатления, делали поразительные снимки. Благодаря своёму росту и размеру они фотографировали вещи традиционно недоступные цензуре интереса взрослого человека. То, что под кроватью, то, что совсем вблизи или очень высоко. Неожиданные ракурсы домашней кошки, виды из окна, вещи перевёрнутые и уроненные в самом процессе. Когда я была маленькой, мне тоже давали снимать. Где-то в старых альбомах есть фотографии «Мои куклы», «Мои растения», «Мои вещи». Или вот такие фотографии детей: как моют ноги брату, как у мамы кипит молоко, и склонилась даже не сама мама, а её часть, кусок читающего папы, который случайно и косо попал в объектив... Это совершенно удивительные и никогда не доступные для взрослого фотографа кадры.
В детской фотографии можно увидеть целый веер того, что интересно. А поскольку для ребёнка существует один большой день, как говорил Р. А. Быков, одно большое настоящее, самое долгое, то всё в этом настоящем имеет непреходящий смысл.
При нынешней доступности фотоаппарата, мы стоим у порога жанра детской фотографии. Дай Бог ума нам, педагогам и родителям, чтобы мы позволили детям расти в многомерном, движущемся и одновременно постоянном пространстве.
ДЕТАЛИ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ СМЫСЛ
Как внимательный читатель подчёркивает в тексте самые важные места, так и в фотографии можно увидеть уникальные по своей значимости детали.
В буклете, который чудом попал ко мне во время поездки в Коктебель, я увидела удивительную, поразившую меня фотографию. Максимилиан Волошин почти в такой же рубашке, в какой его когда-то увидела на детской фотографии Марина Цветаева, стоит среди прекрасных гостей (это был маскарад) и изысканных дам. Внимание сразу привлекает совершенно открытый и полудетский взгляд. Но это ещё не всё. Волошин стоит на цыпочках! Максимилиан Волошин, с его высоким челом, стоит на цыпочках. Он стоит приподнято, чтобы быть чуть-чуть повыше, чтобы гармоничнее войти в общее пространство прекрасного общества.
Эту деталь может заметить только та душа, которая долго бродила по изображениям родных и чужих лиц, с одинаковым чувством внимания и приятия. И я думаю, если ребёнок не получил этот опыт проживания, он не может переселиться через невидимую грань в жизни других людей, живших до. И в чём-то и не может почувствовать волнения за жизнь людей, живущих после.
Ещё слово о деталях. Фотография предметна, но она и атмосферна. Иногда фотография несёт в себе дополнительную информацию, которая может изменить будущие пласты жизни.
Помню, как меня потрясло (случайное?) наложение кадров на фотографии могилы М. И. Цветаевой. Эта деталь даёт поразительное пророчество её всеприятия и всепрощения, несмотря на последний шаг, который мы, не пережившие всех трудов и трудностей, осуждать не можем. На фотографии в Елабуге случайно совместились два кадра: раздвоенное дерево у креста и две церкви, находящиеся в городе вдалеке от кладбища.
ФОТОТЕРАПИЯ
Когда мне было лет восемь-девять, бабушка подарила мне рамку и сказала, что она из её детства, и что я могу поместить туда кого хочу. Я долго искала фотографию дедушки и бабушки, где оба они именно смеялись бы. И нашла. Я очень хорошо помню: уже тогда мне было нужно на всю мою жизнь вперёд — запечатление в памяти любимых людей смеющихся, весёлых, счастливых.
Фотография может сохранить и память целого сообщества.
Чудо переливания события из памяти одного человека в память другого определяет геометрическую прогрессию увеличения памяти. Помню, как в школе Владимира Абрамовича Караковского я видела необычайно насыщенную, полноцветную среду, где так хорошо жилось фотографиям после каждого замечательного события. То же самое я увидела в маленькой школе Михаила Марковича Эпштейна в Петербурге, в потрясшей меня школе Константина Луцисовича Масюлиса в Красноярске.
Я начала со школ, потому что именно их стены часто так пугающе пустынны. Эти длинные однотонные рекреации с редкими и натужно оформленными стендами вызывают чувство сиротливости и обречённости.
Слава Богу, в детских садах по-другому. Важно, что культура опоры на фотографическое изображение, обретённая в дошкольном возрасте, даёт возможность фототерапии человеку на всю его жизнь. Она же перекидывает мостик в прекрасную область культуры фотографии до тебя.
ПУТЕШЕСТВИЕ СКВОЗЬ ВРЕМЯ
Однажды мне довелось в одном печатном издании увидеть фотографию четырёхлетнего Пришвина. И в таком же возрасте фотографию его будущей жены, с которой они встретились, когда ей было больше сорока, а ему под семьдесят и прожили счастливейшее десятилетие.
Эта парная фотография детей, которым была предназначена встреча, меня совершенно потрясла.
Потому что взгляд двух людей, которым в столь разное время было одинаковое количество лет, таил в себе признаки общего поручения.
И потом я часто наблюдала многие высокие пары, таящие в себе, при сличении их детских лиц, вот эту будущую подаренность, которая им ещё только предстоит. И я подумала, что очень интересно, с точки зрения родительства, учительства, иметь ряд кадров, где лица детей и родителей или учителей могут присутствовать в одной ретроспективе, в единой точке единого времени.
Фотография дарит чудо путешествия к своим детям. Мой ученик Лёша Ярошенко, когда у него родилась дочка, долгожданная Дора, побежал и накупил чёрно-белой плёнки и начал свою Дорочку фотографировать в чёрно-белом цвете. Цветные фотографии тоже есть. А чёрно-белые он прикрепляет рядом со своими детскими и семейными фотографиями — для того чтобы выделить это уникальное родство детского состояния жестовости и схожести.
Возвращаясь к теме цвета и графики: мне кажется, память лучше сохраняется в чёрно-белом цвете. Памяти более свойственен именно строгий, недвусмысленный графический тон.
АДРЕС САМОГО СОКРОВЕННОГО
Моя ученица рассказала мне о фильме, в котором был такой сюжет. В военное время на пересыльный пункт (все понимали, что он последний) человек приходит с альбомом фотографий и бережно прижимает его к себе, как самое дорогое. Кто с чем: баулы каких-то вещей, каких-то чемоданов, а он с альбомом. Там — вся его жизнь, непрожитая в разных городах, местах, где он не был, а только мечтал побывать. Этот человек никогда не выезжал из своего городка, но его реальная жизнь, мысли и мечты занимали гораздо большее пространство. И это пространство у него отбирают и кидают в общую кучу вещей, подлежащих разграблению.
Может быть, это печальный конец, но жизнь заставляет где-то в чём-то стоять на краю. И в сложные социальные моменты я думаю, что если бы речь зашла об утрате всего, если бы мне пришлось сменить дом или его покинуть, прежде всего я бы печалилась об утрате фотографий. Потому что иногда этот клочок бумаги хранит адрес самого сокровенного в твоей жизни, без которого ты можешь потерять себя так же, как человек, теряющий память.
СЕКРЕТ ЧЁРНО-БЕЛОЙ ФОТОГРАФИИ
Однажды, в августе, в Москве мне было подарено многочасовое путешествие с одним замечательным музыкантом, музыковедом Аркадием Павловичем Басурмановым, папой, дедушкой моих учениц. Само путешествие в край откровенного диалога с ранее живущими родственниками твоих учеников уже есть какой-то особый дар, который может быть явлен тем, кто бережно относится к памяти как таковой, и она находится с такими людьми в моментальной готовности ответа.
Два дня, по нескончаемому количеству часов, чему сопутствовало свободное летнее время, мы сидели и погружались в первые фотографии ещё позапрошлого века. Удивительно, что многочасовое гостевание даже не к прадедам, а к пращурам моих учеников, тщательное рассматривание каждого лица, взгляда, позы, постепенное знакомство, внутренне восклицание — всё это не вызывало никакого утомления.
Только в последний час второго дня, когда мы смотрели альбом с цветными фотографиями, глаза вдруг отчаянно устали. И я поняла ещё один секрет чёрно-белых снимков.
Если говорить о кадре цветном, то будем называть его попыткой другого способа живописи. Но фотография не обладает художественным выбором цветовой гаммы. Она идёт из гармонии души, которая потребовала запечатлеть близких людей в данный момент времени. Претендуя на живописный кусок, на маленькое домашнее панно, она бесконечно уступает... Это скорее детская раскраска, чем живопись. И глаз, рассредотачиваясь на цвет, с трудом ловит суть близких родных лиц.
Я полагаю, что чёрно-белая фотография — это не изображение, а текст, т.е. она тоже обладает чёрно-белыми начертаниями, которые суть знаки. Цветные буквы встречаются в редчайших текстах, только в изголовии и только в большой праздник начала главы.
Ведь человек считывает не только содержание и художественную форму, он улавливает множество конкретных впечатлений, вплоть до наслаждения от того или иного шрифта.
А читая интересующий нас чёрно-белый текст, мы можем потерять и время, и место присутствия, целиком уйти в глубину; чёрно-белые привычные начертания, не отвлекая внешним, уводят нас в другое, внутреннее, жизненное пространство.
Если же вернуться к Флоренскому, то он говорил, что графика консервирует движение времени. Чёрно-белые фотографии изображены вот этим текстом графики, вбирающей в себя время. Человек с их помощью переключается в пространство памяти, в её текстологическую отобранность, предполагающую выявление сути.
